Долгое, очень долгое время бурлящая стихия фейсбука никак не вдохновляла меня на участие в различного рода словесных баталиях, участники которых самозабвенно бичевали чужие взгляды, чужое мнение, чужие позиции. Меня сдерживало и то, что все эти ссоры были персонифицированы, а авторы постов старались уязвить своих оппонентов побольнее, бить хлестко и наповал, чтоб неповадно было.

Создавалось ощущение, что все эти удары «под дых», стремление унизить, «размазать» жертву, поставить ее на колени и добить, невзирая на то, что и у нее, жертвы, есть нервы и душа, есть близкие и родные, есть дети в конце концов, открыли дорогу первобытным инстинктам и лишили людей памяти о том, что их предназначение –все-таки созидать и строить, а не разрушать и уничтожать.

Эта «полемика» достигла такого уровня агрессии, неприятия и раскола среди людей, населяющих это виртуальное пространство, что, в конечном итоге, у многих вызвала отвращение. На какое-то время мне даже показалось, что градус агрессии снизился, желчи и яду стало меньше, вспыхивающие тут и там «бури» стали короче и реже. Многие взяли за привычку «нырять» в ФБ за свежими новостями, за качественной информацией, за интересными открытиями, что и правильно, в конце концов. Виртуальная жизнь фейсбука, хоть и отражает реалии, никак жизнь настоящую и более богатую оттенками заменить не может, как ни старайся. 

Но вчера, листая ленту, обнаружила статью Изиды Чания «Здравствуй, племя младое, незнакомое!», в которой автор сравнивает две молодежные акции, прошедшие в минувшие выходные в г. Сухум. И все бы ничего, я ведь тоже разделяю уважение к ребятам, которые с энтузиазмом убирали свой город, они молодцы, если бы не тот факт, что первую акцию, о которой так небрежно-уничижительно пишет Изида, проводила моя организация - «Сухумский Дом Юношества».

Конечно, можно было бы лично или в телефонной беседе рассказать Изиде о том, что эти две тематически общие акции решают разные задачи. Но поскольку автор делает это публично, реагирую адекватно. И пусть мне говорят, что это всего лишь блог, и автор имеет право на свое видение, и что не стоит давать обратную связь так эмоционально, я все-таки это сделаю, потому что за мной стоят сотни и сотни ребят, которые, ей-богу, ни в чем не виноваты, и не стоит сводить к нулю все, что они делают в рамках наших проектов, не стоит писать «боролись» за чистоту рек в кавычках – это оскорбляет. Сегодня мнение Изиды, высказанное даже в блоге, привлекает внимание читателей. Журналист такого уровня всегда формирует общественное мнение. И многочисленные лайки, и аплодисменты данной статье – неопровержимое тому доказательство. Поэтому ответственность журналиста за каждое свое слово еще никто не отменял.

Попытаюсь и я реализовать свое право на мнение.

Меня восхищают обе акции, ведь они такие яркие и вдохновляющие. И если Изиду разочаровало то, что наша акция такая короткая, то посмею напомнить, что есть акции еще короче, флэш-мобы, например. Просто каждая форма имеет свою задачу.

Одна из них (наша) – информационная, предполагающая работу с населением, является звеном в цепи многих мероприятий, объединенных в нашу общественную экологическую кампанию «От чистого истока - в прекрасное далёко». И наши ребята (а их несколько сотен, живущих в городах и селах Абхазии) на протяжении 4-х месяцев по всем городам и весям, проведя мониторинг малых рек, убирали территории, прилегающие к этим самым рекам.

Другая – акция по уборке города, когда ребята своим примером пытались внушить горожанам, что жить в грязи – унизительно. И пора, наконец, прекратить мусорить, ведь это наш город, наш дом, в конце концов.

У меня вызвало недоумение то, что эти акции противопоставлены друг другу со знаками «плюс» и «минус». Что плохого в том, что 40 ребят в течение получаса раздали 600 флаеров, ленточек и наклеек такому же количеству граждан, прогуливающихся по набережной? Что плохого в речевках и ленточках? Или сравнение с грустным пионерским прошлым Изиды- это лишь дань коньюнктуре, ведь сегодня только ленивый не ругает советское прошлое? Конечно же, я могла бы принять это за журналистский прием, за желание придать драматургию, напряжение своему материалу. Но внимательно прочитав текст, я с сожалением поняла, что Изида, в очередной раз, не избежала соблазна дать щелчок неправительственным организациям, которые, кстати, давно по абхазскому законодательству называются НКО, т.е. некоммерческие организации.

Ключевые слова в ее публикации, пусть даже в блоге, прозвучали-таки: международные организации, проекты, неправительственные. Как будто, если люди осуществляют проект, то это заведомо лишено искренности, настоящего энтузиазма и вдохновения.

Напомню также, что на протяжении 17 лет (а именно столько существует наша организация), мы бесконечно убирали то берег моря, то парки и скверы, то фуникулер, то пантеон. Наши ребята проводили и большие общественные кампании («Мой чистый город», например), и разного рода акции по уборке, посадке деревьев. Когда-то один наш воспитанник поразил меня тем, что как-то сказал, что он «вырос» на наших акциях по уборке города, однако, как ни парадоксально, мусора не стало меньше. Или у него судьба такая – бесконечно убирать, а у других – бесконечно мусорить? Может быть, наши проекты не так уж плохи, ведь они учат ребят решать проблему поэтапно и системно? Они позволяют увидеть проблему объемно, выпукло, они учат ребят взаимодействовать и находить оптимальные варианты решений. И мне приятно было узнать, что среди участников воскресной уборки были ребята, прошедшие лекции и семинары в рамках программ гражданского сектора. Ведь одним из главных фокусов многих наших проектов является воспитание гражданской активности, стимулирование желания работать во благо своего общества. Исходя из нашего опыта, хочу отметить, что ключом решения проблемы чистоты в городе, да и во всей республике, как мне кажется, является эффективное взаимодействия с теми, кто ответственен, в силу своих должностных обязанностей, за чистоту в городе. Акций, энтузиазма и инициативы тоже никто не отменял, и они, надеюсь, будут всегда. Просто пора, на мой взгляд, решать проблемы системно. И проектное мышление здесь очень бы пригодилось.

Но, к сожалению, ни разу за 17 лет(!) лет мы не услышали ни одного ободряющего слова из уст Изиды. Что это, откуда эта внезапная глухота и слепота? Откуда эта поверхностность и небрежность, нежелание понять весь процесс, а стремление увидеть только его часть и подать его в таком негативном ключе? Откуда эта предвзятость и тенденциозность, ведь они противоречат главным принципам профессиональной журналистики? 

Мы все ждем от журналистов объективности и честности. А в этом материале я увидела попытку разделить уже и молодых (как будто не хватает уже катастрофически расколотых взрослых) на «своих и чужих», на «правильных и неправильных». Грустно все это.

Завершая, хочу сказать, что завтра этим молодым ребятам, участникам и первой и второй акций, вместе и только вместе строить наш общий дом, как ни пафосно это звучит. И, конечно, хочется, чтоб он был чистым и открытым, гармоничным и справедливым, чтоб в нем дышалось легко и не было страха, фальши и лжи. И хочется верить, что мы, старшие, сумеем передать молодым что-то очень важное, какой-то импульс добра и созидания, в этом я вижу нашу миссию.

Елена Кобахия, директор Сухумского Дома Юношества

Асида Ломия
Жизнь человеческая как огромный океан. В нем столько разных островов, больших и малых, подводных рифов, даже огромных айсбергов, и без всего этого разнообразия, и даже подводных камней, мир не был бы столь прекрасен и неповторим. Потому, мне кажется, встреча со многими разными людьми в этом огромном океане жизни оставляет иногда незаметное для кого-то, но решительно неизгладимое впечатление и иногда сопровождает тебя по всей жизни, как нечто само собой разумеющееся и хранимое в памяти бережно, как драгоценности, которые принадлежат навсегда только одной тебе.

И, наверное, надо прожить не такой уж малый отрезок жизни, чтобы однажды, вдруг обернувшись назад, вспомнить тех, кого уже нет на этом свете, но кто сыграл в твоей жизни порой очень неожиданно важную роль.

Когда мне исполнился год, мама с папой уехали в Волгоград и меня оставили с бабушкой. Я заболела, отравилась и чуть не умерла. Мои родители срочно вернулись назад. Я находилась в больнице, детский врач Таисья Сергеевна Азнаурян не отходила от меня ни на шаг. Она, как потом рассказывала мама, фактически спасла меня, хотя надежды было мало. С тех пор она стала для нашей семьи родным человеком, и, как только у меня поднималась температура, меня везли к ней. Я помню ее улыбку, манеру говорить, чуть скрипящий голос и, конечно же, ее руки. И всегда помнила, что она спасла меня. Много лет спустя, уже будучи сама мамой, я попала в нашу детскую больницу с сыном и встретила ее там, уже пожилой, но все такой же интеллигентной и элегантной.

Мы встретились тогда, даже не как старые добрые друзья, а как родные люди, потерявшие друг друга на какой - то период своей жизни.

В школьные годы английскому языку нас учила одна из лучших педагогов Берта Романовна Ламм, которая прививала нам абсолютно необъяснимым методом любовь к английскому и своей особой строгостью учила нас грамматике так, что даже ее троечник в вузе имел четверки. Это был педагог по призванию. Она не пропустила ни одного урока, даже не болела, и мы её уважали. Но больше всех я любила нашего математика Нину Николаевну Щербакову. И пусть никто из моих одноклассников не отрицает, что и она сама меня любила больше всех. Алгебру же я учила на отлично только благодаря этой любви и уважению к ней. Когда я поступила на иностранное отделение филфака, она долго не разговаривала со мной на школьных февральских вечерах, пока однажды я с моим сыном не встретила ее в автобусе. Она улыбнулась мне знакомой доброй улыбкой и спросила, учит ли мой сын алгебру так же, как когда- то это делала я. Так она вдруг вернулась ко мне, посреди жизни, в автобусе, и в тот момент подарила мне море тепла и любви.

Но в той моей жизни был еще один человек, который сыграл важнейшую роль в тот момент, когда я уже выбрала профессию литератора. Несмотря ни на что, часто жалею, что оставила свою мечту, и, наверное, в следующей жизни стану тем, кем хотела тогда, в свои 16 лет. Августа Петровна Евдокимова, известная в Сухуме преподавательница английского языка, уговорила мою маму отдать меня на иностранное отделение. Я боролась с мамой несколько дней, и вдруг она произнесла фразу, которая убедила меня, и я согласилась. Мама сказала, что я смогу читать иностранную литературу в оригинале, и это будет так прекрасно, и мне понравится, и я, несомненно, буду счастлива. Жизнь сложилась так, что благодаря английскому языку я познала мир и даже выжила в трудные моменты, встретила много прекрасных людей. И вот я думаю: причем тут национальность, главное ведь человек, его культура, воспитание и жизненное кредо.

В середине восьмидесятых я поступила в аспирантуру ТГУ, заочно, и моей руководительницей оказалась красивая, умная, талантливая ученая, интеллигентная до мозга костей, благородная, чей отец несправедливо погиб в сталинско-бериевских застенках со своими братьями, научившая меня тому, как нужно много знать, чтобы иметь сильное основание для того, чтобы прийти в науку и уметь отстаивать свою точку зрения.

Она ненавязчиво привила мне любовь к лингвистике, к разным ее течениям, давала изучать редкие книги, и я, на самом деле, полюбила этот сложнейший предмет, а потом сильно увлеклась и своей темой. 30 сентября 1993г. я вернулась в свой разграбленный, разбитый дом. И увидела разбросанную, истоптанную картотеку английских и абхазских слов, сотни исписанных мною листов, тетрадей и так больше никогда не вернулась к своей диссертации. Но однажды, когда мне пришлось вести в университете спецкурс, я вытащила свои тетради и книги, вспомнила мою Лейлу Карловну, читала студентам лекции о произвольности языкового знака и значении слова и внутренне гордилась, что могла это делать с легкостью и пониманием, что боль и страдания, перенесенные в проклятую войну, не смогли все окончательно вытравить во мне

Потом, уже работая в организации "Врачи без границ" (МСФ), я встретила мою Элиз Клемент, с которой мы создали программу для доступа к медицине наиболее уязвимых групп населения и которая вдруг во мне открыла способности социального работника. И научила меня тому, к чему меня подвела сама жизнь. Там я узнала, увидела воочию, что есть жизнь на самом деле, и для меня национальная принадлежность человека не имела значения. Оставались лишь люди, с их бедами, безысходностью, отчаянием, попранной жизнью, но не потерявшие человеческого достоинства. Я дружила с ними: с иранкой Набией, армянкой тетей Вартуш, с грузинкой Клеопатрой Ильиничной и 90 - летней Анной Исаковой, высокой старушкой с огромными голубыми глазами, в комнате, полной иконок и с лампадкой, которую Бог спас, послав к ней МСФ и МККК.

Они рассказали мне о жизни, удивительно сильные, но оказавшиеся одинокими, женщины, которых невзгоды, неудачи и болезни не озлобили и не сломили. В те годы мне посчастливилось познакомиться и с удивительной американкой Марджери Фаррар, которая почти три года со своими друзьями присылала деньги на содержание мини-дома для престарелых женщин, в котором нашли уют, заботу и любовь разные одинокие женщины. Марджери поразила меня своей гуманностью и состраданием к совершенно чужим людям, и она для меня так и осталась загадкой, человеком необъятной души и доброты. Она считала, что создание такого дома для престарелых, пусть даже только для женщин, оздоровит наше израненное войной общество и люди, помогая обездоленным, сами станут крепче.

Но вот интернет, как ни странно, несмотря на мое скептическое отношение к знакомствам в интернете, совершенно случайно познакомил меня с прекрасным человеком, интеллектуалом, которого я никогда не видела в жизни, но знаю теперь достаточно хорошо. Он оказался испанцем.

И он жил в доме с окнами на ту самую гору в Сеговии, которую описал в своем знаменитом романе " По ком звонит колокол" Хемингуэй. Так, благодаря моей маме, ее абхазскому переводу "Маленького принца" Экзюпери, мы познакомились и дружим по сей день. И надо сказать, что это, пожалуй, самое фантастическое: кто-то, кто живет за тридевять земель, в далекой красивой Испании, вдруг привнес в мою жизнь, в один из сложных ее моментов, человеческое понимание, уверенность в себе и рассказал мне много интересного, каждый день присылал наилучшие версии классических произведений, фильмы и книги. Так, после войны, долгие годы спустя, я стала вновь наслаждаться музыкой, серенатой Шуберта, стихами, Испанией, и даже однажды летом прошла пешком по горам до озера Мзы, абхазской таинственной жемчужины среди гор, где бывала только раз в своей юности.

Вот так. Я не хочу сказать, что абхазы не играли важной роли в моей жизни, они играли и играют, бесспорно. И это мои незабвенные родители, которые дали мне все, от которых я смогла унаследовать, надеюсь, все самое лучшее - их человечность, истинную преданность Абхазии и народу. Может показаться, что только люди других национальностей сыграли в моей жизни сильнейшую роль, что, безусловно, так и оказалось на самом деле, как я рассказала, и всего не могла тут уместить. Но это есть жизнь, и такова она, жизнь, что случается в ней все так, что не принадлежность к какой - то нации, а человеческие отношения, человеческие ценности, достоинство духа и есть самое важное, на чем держится мир сегодня.

Газета Ассоциации женщин Абхазии «Диалог культур», декабрь 2014

Надежда Венедиктова, писатель, журналист, студия «Асаркьа»

Я выросла в многонациональной среде, и это настолько естественно для меня, что когда я попадаю (правда, это бывает редко) в мононациональную, то мне не хватает привычного разнообразия. Постоянное общение с людьми разных национальных культур, не стертых даже советским стереотипом социального поведения, позволило мне с юности сформировать некую многофокусность восприятия - поскольку окружающие часто оцени-вали происходящее с разных точек зрения, нередко мотивированных национальной принадлежностью, это создавало более насыщенную многополярную картину мира. Это было яркое богатство жизни, которое я стремлюсь сохранить и в дальнейшем.

Через судьбы людей другой национальности часто познаешь те стороны реальности, которые могут быть закрыты для тебя именно в силу твоей национальной принадлежности. Конечно, например, я читала, да и мой дед-очевидец рассказывал, о том, как в 1949 году греков выселяли из Абхазии. Но все это было достаточно далеко от меня, пока несколько лет назад моя соседка Клара Тополян-Ефремиди не рассказала мне об этом подробно, в деталях, которые застряли в моей памяти, как гвоздь. Когда ее мать-гречанку отправили в высылку, отец-армянин поехал с нею в далекую Сибирь, где у них в ужасных условиях родились оба ребенка. Я хорошо знала ее родителей, очень дружную и нежную пару, которая всегда изумляла меня глубинной добротой и каким-то неиссякаемым желанием помочь окружающим. И то, что именно этим трепетным людям пришлось вынести в ссылке, где они, в свою очередь, выжили во многом благодаря доброте и помощи незнакомых людей осталось во мне пониманием того, как важна взаимовыручка простых людей, для которых чужая беда оказалась важ¬нее навязанных идеологией штампов.

Именно конкретные подробности чужой жизни часто освещают для тебя эмоционально трагедию целого народа. Я много слышала и читала о периоде грузинизации во время сталинизма и бериевщины, но рассказ сотрудницы Краеведческого музея Таи Алания помог мне ощутить повседневную глубину этой трагедии. Абхазский язык в те годы был под таким запретом, что мать Таи будила детей в три часа ночи, чтобы разговаривать с ними по-абхазски, и только благодаря этому они хорошо владеют родным языком. Картинка того, как мать при свете слабой свечи разговаривает с детьми под покровом ночи, чтобы сохранить в их памяти слова родного языка, высветила для меня ту атмосферу насилия и страха, которая царила на территории Абхазии чуть более чем полвека назад.

Жизнь на Кавказе, который представляет собой настоящее смешение народов, культур и языков, приучает не удивляться разнообразию наций, но я все-таки изумилась, когда лет десять назад случайно выяснила, что мой сосед Акоп Гаврилов ассириец, как Джуна Давиташвили. Акоп великий труженик, этот человек работает все время, когда не спит и не ест. Работая всю жизнь в Сухумском физтехе, он умудряется выращивать великолепные овощи и фрукты, делать капитальные ремонты, и при этом он всегда (это не для красного словца!) готов помочь, за что и пользуется всеобщей любовью. Когда-то его предки жили на территории современной Турции, где в результате влияний различных империй образовалось столь пестрое население, что долго не удавалось сгладить национальные противоречия. Во время армянской резни начала XX века его дед в общей неразберихе бежал на Кавказ, и со временем семья осела в Абхазии. Я часто общаюсь с ним по разным делам и во время разговора иногда немотивированно улыбаюсь - меня забавляет мысль, что достоинства, предположим, новороссийского цемента или шарового крана обсуждают потомок относительно молодого северного народа (это я) и потомок одного из самых древних и загадочных народов, чьи предки когда-то создали цивилизацию в Передней Азии (это Акоп).

Во время таких разговоров третьим - невидимым - собеседником является история, которая, возможно, тоже улыбается, глядя на результат своих многовековых действий. То есть даже в повседневной жизни общение с человеком другой национальности может спровоцировать более глубокое ощущение происходящего, нагружая его историческими и культурными смыслами и ассоциациями.

С таким же собеседником был для меня умерший несколько лет назад греческий поэт Николай Патулиди, хотя я никогда не говорила ему об этом. Я выросла на древнегреческой мифологии, язычески-радостный аромат которой сопровождает меня всю жизнь, поэтому даже мимолетное общение с Николаем сразу запускало детское воображение, очарованное гармонией полуобнаженных тел на греческих амфорах. Сам того не подозревая, Николай был проводником в чудесный мир древних греков, проповедовавших, что в здоровом теле - здоровый дух.

В советский период у меня была подруга-грузинка Замира Чкуасели, тоже работавшая в СФТИ, физик-оптик. Несмотря на свое техническое образование, она живо интересовалась гуманитарными вопросами, о своей родной Грузии знала так много - от истории до кулинарии, что в дружеском кругу мы называли ее «энциклопедией грузинской жизни». Ее брат работал литературным редактором на «Грузия-фильме», прекрасно пел и вообще был милейший компанейский человек. В дуэте они были для нас живым окном в грузинскую культуру, и сложно было представить, что скоро война оборвет эти отношения.

С развалом СССР, когда стало возможным реальное общение с представителями других стран и народов, возросло число людей, через которых глубже и непосредственнее ощущаешь разнообразие мировой культуры и истории. Мне многое дала дружба с Маурицией Дженкинс, итальянкой, живущей в Лондоне и работавшей в других странах, в том числе и в Абхазии, вместе с мужем, британским дипломатом. Конечно, мы знали по итальянским фильмам, что такое итальянская живость, но в живом общении обаяние этого феномена гораздо ощутимее. Мауриция родилась и выросла в Генуе, поэтому она воспринимает Абхазию почти как родные места, ибо в XIII- XIV веках здесь были генуэзские колонии. Однажды новоафонский художник Гиви Смыр повел нас на Анакопийскую гору, и по дороге мы остановились в средневековой башне. Гиви начал описывать средневековые приемы фортификации, коснулся и генуэзских военных укреплений - Мауриция была потрясена его познаниями, и я почувствовала, что связь между Абхазией и Генуей стала для нее еще теснее. Благодаря общению с ней близость сре-диземноморского ареала стала гораздо ощутимее, а история средних веков ближе и понятнее.

Вообще с возрастом все более ценишь многоголосие национальных культур, которое позволяет тебе ощущать жизнь во всем ее богатстве и разнообразии, и людей, общение с которыми приводит к этому.

Газета Ассоциации женщин Абхазии «Диалог культур», декабрь 2014 г.

Артавадз Сарецян - Союз писаталей Абхазии

Сохранить любовь и доброту

В моей жизни особую роль сыграли выдающиеся поэты - русский Евгений Евтушенко и абхазский Шалва Цвижба, о котором я хочу рассказать читателям нашей газеты.

Трудно писать о человеке, который в 1935 году был арестован по ложному обвинению и почти двадцать лет провел в заключении на Колыме, но сумел сохранить бодрость духа, веру в будущее, свет любви и доброты, не отступить от своих творческих и гражданских позиций:

Ты, жизнь, была
с моей судьбой скупа,
Не знала щедрых благ
моя тропа.

Но смог я сохранить
в такой борьбе
Любовь к тебе
и доброту к тебе.

Уже более двадцати пяти лет мы не слышим его доброго слова, мудрых советов, так необходимых сегодня, когда порой не хватает нам мужества, чтобы противостоять злу, остановиться вовремя, оглянуться, ведь давно «пора опомниться»:

Отчего нам в мире тесно,
Столько места на земле!

И, наверно, в душе каждого из нас обязательно должен находиться воспетый поэтом «свой якорь», который «бросится в пучину» именно тогда, когда грозная стихия жизни понесет корабль нашей судьбы на хмурые скалы:

Я славлю якорь - в непогоду
Нас удержавший от беды.

Уроки поэта, умудренного горьким житейским опытом. Прислушаться бы, да некогда...

Судьба свела меня, студента-первокурсника Абхазского госуниверситета, с Шалвой Леварсановичем в 1978 году. Часто приходил я к нему на работу в редакцию детского журнала «Амцабз» («Пламя»), где он был ответственным секретарем, слушал его рассуждения о роли поэзии и месте поэта в судьбе своего народа, воспоминания из его нелегкой жизни. Вскоре общение известного поэта и юного любителя поэзии перешло в новую плоскость - творческую.

Так, Шалва Леварсанович перевел мое детское стихотворение «Письмо Нунэ» на абхазский язык, которое было опубликовано в №3 журнала «Амцабз» за 1978 год. В свою очередь несколько его произведений («Голова поседела», «Цветок» и другие) в моем переводе были опу-бликованы на страницах армянской периодической печати (газета «Советакан Врастан», альманах «Камурч»). Подстрочники с особой тщательностью готовил сам Шалва Леварсанович. Естественно, наши разговоры касались как армянской, так и абхазской поэзии, как исторической судьбы армянского народа, так и абхазского. И я не смог устоять перед соблазном представить армянскому читателю такие по-своему прекрасные творения Цвижба, как «Дар столетий» (о Матенадаране), «Томик стихов» (о Егише Чаренце) и «Инжир», тем более, когда заведующий отделом поэзии популярного молодежного журнала «Гарун» Гукас Сирунян попросил перевести их на армянский язык для рубрики «Созвездие». Успех этих переводов, опубликованных в №12 журнала «Гарун» за 1986 год, превзошел все наши ожидания: они многократно переиздавались как в Армении, так и за рубежом.

К сожалению, к моменту выхода журнала «Гарун» Шалва Леварсанович уже был смертельно болен.

Я писал о сухумских встречах Шалвы Цвижба и Егише Чаренца в статье «Я кровью строчку каждую отметил». И «Томик стихов» - это летопись жизни не только самого автора на Колыме, но и дань его глубокого уважения и благодарности трагическому Чаренцу, чей чудом попавший в лагерь поэтический сборник «звучал мужеством и верой» в сердцах «врагов народ»:

Вот, наконец, настали сроки,
И я лечу к тебе домой
Сказать:
Я только что с дороги, Я возвратился, я - живой!

Но, увы, им не суждено было встретиться, и
...руки виснут, словно плети,
От слез в глазах моих темно...,

Ибо давно нет на свете Егише Чаренца, ставшего жертвой политического террора 30-х годов. Но ни на миг не остывало то пламя, что вдохнул он в свои стихи. И каждый раз, когда я при очередной нашей встрече с сердечным трепетом и волнением пожимал мужественную руку Шалвы Леварсановича, чувствовал «горевший под снегом и под ветром» огонь той, с выцветшими от перечитывания листами, переходившей из рук в руки книги Чаренца, которую, как талисман, пронес сквозь зной и холод, сквозь всю свою жизнь Шалва Цвижба.

Моя работа над переводами произведений Шалвы Цвижба продолжалась и после его смерти, случившейся в мае 1987 года. Были переведены стихотворения «Все цветет», «Луна», «Черные камни», «Чайка», «Мать», «Ива», «Разговор», «Неизменный друг», «И вновь о Бетховене», почти полностью поэма «Талисман»...
Была достигнута предварительная договоренность с ереванским издательством «Наири» об издании стихов Ш.Цвижба отдельным сборником. Одновременно я работал и над «Апацхой» - книгой переводов на армянский язык произведений классиков и современных абхазских поэтов Д. Гулиа, Б. Шинкуба, Т. Чаниа, А. Джонуа, Б. Гургулиа, Г. Аламиа и др., отдельные переводы из которой были уже представлены армянскому читателю.

Но, к сожалению, начавшаяся грузино-абхазская война перечеркнула мои творческие планы. Большая часть переводов вместе с рукописями моего детского сборника «Особое кресло» и книги на русском языке «Мамин костер» были утеряны. Естественно, кое-что мне удалось восстановить по памяти и сохранившимся черновикам. Но это всего лишь небольшая часть моего пятнадцатилетнего кропотливого труда. Для меня это горькая и невосполнимая потеря, если не сказать больше.

...Сегодня на моем письменном столе лежат «Избранное» Егише Чаренца и поэтические книги Шалвы Цвижба, изданные в Москве: «Персиковая косточка», «Талисман» и посмертная - «Стихи и поэмы». Первые две подарены мне автором. И каждый раз, листая эти сборники, я думаю о не состоявшемся творческом содружестве двух великих поэтов, о том, что могли они сделать, но не сумели и тем самым возложили на нас тяжелую и почетную ответственность: сделать достоянием армянского и абхазского народов достижения наших литератур.

Газета Ассоциации женщин Абхазии "Диалог культур", декабрь 2014 г.